Энн Райс-Новые вампирские хроники кн-1
отвел взгляд, пытаясь, наверное, скрыть свои чувства, но чуть позже твои темные глаза опять обратились на меня, и я услышала шепотом произнесенный вопрос: – Пандора, нам принадлежит весь мир, не так ли?»
«Не знаю, Дэвид. Но завтра мы встретимся. Почему ты не подошел ко мне там? Там, где тепло и светло?»
«На мой взгляд, это гораздо более дерзкое вторжение – нарушить ваше священное уединение в переполненном кафе. В такие места ходят, чтобы насладиться одиночеством, – или я ошибаюсь? Так мне показалось приличнее. И я не собирался глазеть на вас. Как большинству молодых вампиров, мне приходится питаться каждую ночь. Мы встретились тогда по чистой случайности».
«Это очаровательно, Дэвид, – сказала я. – Меня уже давно никто не очаровывал. Встретимся… завтра вечером».
И мной вдруг овладело грешное желание. Я подошла к тебе и обняла, зная, что мое древнее тело, твердое и холодное, заденет в твоей душе глубочайшие струны и приведет в ужас, – ведь ты новорожденный и с легкостью сходишь за смертного.
Но ты не отстранился. А когда я поцеловала тебя в щеку, ты вернул мне поцелуй.
И вот сейчас, сидя в кафе и глядя на лежащий передо мной блокнот, я с интересом думаю… возможно, пытаясь донести до тебя этими словами нечто большее, чем только то, о чем ты просил… что бы я сделала, если бы ты не поцеловал меня, а в страхе отпрянул, как по большей части поступают молодые вампиры…
Дэвид, ты настоящая загадка.
Вот видишь, я начала не с летописи своей жизни, но с того, что произошло между нами за эти две ночи.
Позволь мне это, Дэвид. Позволь поговорить о нас с тобой, и тогда, может быть, я смогу восстановить свою потерянную жизнь.
Когда сегодня вечером ты пришел в кафе, я и не обратила особенного внимания на эти блокноты. Их было два. Оба толстые.
От них приятно пахло старой кожей. Но лишь когда ты положил их на стол, я смогла уловить посланный твоим всегда сдержанным и невозмутимым разумом импульс, свидетельствующий о том, что они имеют ко мне отношение.
Я выбрала столик в центре переполненного зала, как будто мне хотелось оказаться в середине водоворота смертных запахов и событий. У тебя был довольный вид, ты ничего не боялся и чувствовал себя как дома.
Ты был одет в очередной потрясающий костюм современного покроя и плащ из гребенной шерсти, сшитый со вкусом, но по моде Старого Света, а твоя золотистая кожа и светящиеся глаза вскружили голову всем до единой женщинам и даже некоторым мужчинам.
Ты улыбнулся. Должно быть, я показалась тебе улиткой – в этом-то плаще и капюшоне, в золотых очках, закрывавших половину лица, и со следами дешевой фиолетово-розовой – цвета синяков – помады на губах. В зеркале, в магазине, она произвела на меня соблазнительное впечатление – мне понравилось, что не придется прятать рот, ибо теперь губы мои практически лишены естественного цвета. С этой помадой я могла улыбаться.
На мне были эти перчатки из черного шелка с отрезанными концами, чтобы пальцы сохраняли чувствительность, а чтобы ногти не сверкали в кафе, как хрусталь, я намазала их сажей. Ты поцеловал протянутую мною руку.
В тебе остались прежняя смелость и приверженность внешним приличиям. А потом ты очень тепло улыбнулся, и в этой улыбке, по-моему, было больше от тебя прежнего – ты казался слишком мудрым для столь молодого и крепкого существа. Твоя поистине идеальная внешность привела меня в восхищение.
«Вы не представляете, как я рад, – сказал ты, – что вы пришли и позволили мне сесть к вам за столик».
«Я захотела этого только благодаря тебе», – ответила я, поднимая руки, и заметила, что, несмотря на сажу, сияние моих ногтей слепит тебе глаза.
Я потянулась к тебе, ожидая, что ты вот-вот отпрянешь, но вместо этого ты накрыл темной и теплой ладонью мои холодные белые пальцы.
«Вы воспринимаете меня как живое существо?» – спросила я.
«О да, определенно, – как сияющее и совершенно живое существо».
Мы заказали кофе – ведь этого ожидали от нас смертные, – и, получая от его тепла и аромата больше удовольствия, чем они могут себе представить, даже поболтали ложечками в чашках. Передо мной поставили красный десерт.
Десерт, конечно, по-прежнему стоит на столе. Я заказала его просто потому, что он красный – клубника в сиропе, с резким сладким запахом, который понравился бы пчелам.
Твои льстивые речи вызвали у меня улыбку. Но они мне понравились. Я их игриво передразнила. Я сбросила капюшон и тряхнула головой, чтобы мои густые, темные волосы замерцали на свету.
Конечно, смертные не обратят на них такого внимания, как на светлые волосы Мариуса или Лестата Но я люблю свои волосы, мне нравится, как они окутывают мои плечи, – и мне понравилось то, что я прочла в твоих глазах.
«Где-то глубоко во мне кроется женщина», – сказала я.
Писать все это здесь, в блокноте, оставшись в одиночестве, – значит придать чрезмерное значение вполне тривиальному моменту, и признание в этом кажется мне ужасным.
Дэвид, чем больше я пишу, тем больше меня увлекает концепция повествования, тем больше я убеждаюсь в важности согласованности и последовательности, которые возможны на бумаге, но не в жизни.
Но я ведь даже не предполагала, что вообще решусь прикоснуться к твоей ручке. Мы просто разговаривали.
«Пандора, тот, кто не способен видеть в вас женщину, попросту глупец», – сказал ты.
«Как разозлился бы Мариус, узнав, что мне приятно это слышать, – откликнулась я. – Нет. Он, скорее, использовал бы это как сильный аргумент в свою пользу. Я ушла от него, ушла, не сказав ни слова. Наша последняя встреча произошла задолго до того, как Лестат устроил свою эскападу и бегал в человеческом теле, задолго до того, как он повстречался с Мемнохом-дьяволом… Я бросила Мариуса, а теперь мне вдруг захотелось, чтобы он был рядом! Захотелось поговорить с ним так, как разговариваю с тобой».
Ты явно беспокоился за меня, и не без причины. Каким-то образом тебе, вероятно, было известно, что вот уже много-много унылых лет ничто не приводило меня в такое сильное возбуждение.
«Не будете ли вы так добры, Пандора, написать для меня историю своей жизни?»
Твоя просьба застала меня врасплох и удивила до глубины души.
«Вот в этих блокнотах, – настаивал ты. – Напишите о тех временах, когда вы были действительно живы, когда встретились с Мариусом; напишите все, что сочтете нужным, о Мариусе. Но больше всего меня интересует ваша история».
Я застыла от удивления.
«Зачем тебе это могло понадобиться?»
Ты не ответил.
«Дэвид, ты, разумеется, не вернулся в этот человеческий орден, в Таламаску? Им слишком много известно…»
Ты поднял руку.
«Нет, и никогда не вернусь. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, их раз и навсегда развеяли архивы Маарет».
«Она позволила тебе увидеть свои архивы, книги, которые она хранит в течение всего этого времени?»
«Да, это, знаете ли, было удивительно… целый склад табличек, свитков, рукописей – книг и стихов, созданных культурами, о которых, насколько мне известно, мир ничего не знает. Книги, затерянные во времени. Конечно, она запретила мне открывать другим то, что я в них обнаружил, или подробно рассказывать о нашей встрече. Она сказала,
«Не знаю, Дэвид. Но завтра мы встретимся. Почему ты не подошел ко мне там? Там, где тепло и светло?»
«На мой взгляд, это гораздо более дерзкое вторжение – нарушить ваше священное уединение в переполненном кафе. В такие места ходят, чтобы насладиться одиночеством, – или я ошибаюсь? Так мне показалось приличнее. И я не собирался глазеть на вас. Как большинству молодых вампиров, мне приходится питаться каждую ночь. Мы встретились тогда по чистой случайности».
«Это очаровательно, Дэвид, – сказала я. – Меня уже давно никто не очаровывал. Встретимся… завтра вечером».
И мной вдруг овладело грешное желание. Я подошла к тебе и обняла, зная, что мое древнее тело, твердое и холодное, заденет в твоей душе глубочайшие струны и приведет в ужас, – ведь ты новорожденный и с легкостью сходишь за смертного.
Но ты не отстранился. А когда я поцеловала тебя в щеку, ты вернул мне поцелуй.
И вот сейчас, сидя в кафе и глядя на лежащий передо мной блокнот, я с интересом думаю… возможно, пытаясь донести до тебя этими словами нечто большее, чем только то, о чем ты просил… что бы я сделала, если бы ты не поцеловал меня, а в страхе отпрянул, как по большей части поступают молодые вампиры…
Дэвид, ты настоящая загадка.
Вот видишь, я начала не с летописи своей жизни, но с того, что произошло между нами за эти две ночи.
Позволь мне это, Дэвид. Позволь поговорить о нас с тобой, и тогда, может быть, я смогу восстановить свою потерянную жизнь.
Когда сегодня вечером ты пришел в кафе, я и не обратила особенного внимания на эти блокноты. Их было два. Оба толстые.
От них приятно пахло старой кожей. Но лишь когда ты положил их на стол, я смогла уловить посланный твоим всегда сдержанным и невозмутимым разумом импульс, свидетельствующий о том, что они имеют ко мне отношение.
Я выбрала столик в центре переполненного зала, как будто мне хотелось оказаться в середине водоворота смертных запахов и событий. У тебя был довольный вид, ты ничего не боялся и чувствовал себя как дома.
Ты был одет в очередной потрясающий костюм современного покроя и плащ из гребенной шерсти, сшитый со вкусом, но по моде Старого Света, а твоя золотистая кожа и светящиеся глаза вскружили голову всем до единой женщинам и даже некоторым мужчинам.
Ты улыбнулся. Должно быть, я показалась тебе улиткой – в этом-то плаще и капюшоне, в золотых очках, закрывавших половину лица, и со следами дешевой фиолетово-розовой – цвета синяков – помады на губах. В зеркале, в магазине, она произвела на меня соблазнительное впечатление – мне понравилось, что не придется прятать рот, ибо теперь губы мои практически лишены естественного цвета. С этой помадой я могла улыбаться.
На мне были эти перчатки из черного шелка с отрезанными концами, чтобы пальцы сохраняли чувствительность, а чтобы ногти не сверкали в кафе, как хрусталь, я намазала их сажей. Ты поцеловал протянутую мною руку.
В тебе остались прежняя смелость и приверженность внешним приличиям. А потом ты очень тепло улыбнулся, и в этой улыбке, по-моему, было больше от тебя прежнего – ты казался слишком мудрым для столь молодого и крепкого существа. Твоя поистине идеальная внешность привела меня в восхищение.
«Вы не представляете, как я рад, – сказал ты, – что вы пришли и позволили мне сесть к вам за столик».
«Я захотела этого только благодаря тебе», – ответила я, поднимая руки, и заметила, что, несмотря на сажу, сияние моих ногтей слепит тебе глаза.
Я потянулась к тебе, ожидая, что ты вот-вот отпрянешь, но вместо этого ты накрыл темной и теплой ладонью мои холодные белые пальцы.
«Вы воспринимаете меня как живое существо?» – спросила я.
«О да, определенно, – как сияющее и совершенно живое существо».
Мы заказали кофе – ведь этого ожидали от нас смертные, – и, получая от его тепла и аромата больше удовольствия, чем они могут себе представить, даже поболтали ложечками в чашках. Передо мной поставили красный десерт.
Десерт, конечно, по-прежнему стоит на столе. Я заказала его просто потому, что он красный – клубника в сиропе, с резким сладким запахом, который понравился бы пчелам.
Твои льстивые речи вызвали у меня улыбку. Но они мне понравились. Я их игриво передразнила. Я сбросила капюшон и тряхнула головой, чтобы мои густые, темные волосы замерцали на свету.
Конечно, смертные не обратят на них такого внимания, как на светлые волосы Мариуса или Лестата Но я люблю свои волосы, мне нравится, как они окутывают мои плечи, – и мне понравилось то, что я прочла в твоих глазах.
«Где-то глубоко во мне кроется женщина», – сказала я.
Писать все это здесь, в блокноте, оставшись в одиночестве, – значит придать чрезмерное значение вполне тривиальному моменту, и признание в этом кажется мне ужасным.
Дэвид, чем больше я пишу, тем больше меня увлекает концепция повествования, тем больше я убеждаюсь в важности согласованности и последовательности, которые возможны на бумаге, но не в жизни.
Но я ведь даже не предполагала, что вообще решусь прикоснуться к твоей ручке. Мы просто разговаривали.
«Пандора, тот, кто не способен видеть в вас женщину, попросту глупец», – сказал ты.
«Как разозлился бы Мариус, узнав, что мне приятно это слышать, – откликнулась я. – Нет. Он, скорее, использовал бы это как сильный аргумент в свою пользу. Я ушла от него, ушла, не сказав ни слова. Наша последняя встреча произошла задолго до того, как Лестат устроил свою эскападу и бегал в человеческом теле, задолго до того, как он повстречался с Мемнохом-дьяволом… Я бросила Мариуса, а теперь мне вдруг захотелось, чтобы он был рядом! Захотелось поговорить с ним так, как разговариваю с тобой».
Ты явно беспокоился за меня, и не без причины. Каким-то образом тебе, вероятно, было известно, что вот уже много-много унылых лет ничто не приводило меня в такое сильное возбуждение.
«Не будете ли вы так добры, Пандора, написать для меня историю своей жизни?»
Твоя просьба застала меня врасплох и удивила до глубины души.
«Вот в этих блокнотах, – настаивал ты. – Напишите о тех временах, когда вы были действительно живы, когда встретились с Мариусом; напишите все, что сочтете нужным, о Мариусе. Но больше всего меня интересует ваша история».
Я застыла от удивления.
«Зачем тебе это могло понадобиться?»
Ты не ответил.
«Дэвид, ты, разумеется, не вернулся в этот человеческий орден, в Таламаску? Им слишком много известно…»
Ты поднял руку.
«Нет, и никогда не вернусь. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, их раз и навсегда развеяли архивы Маарет».
«Она позволила тебе увидеть свои архивы, книги, которые она хранит в течение всего этого времени?»
«Да, это, знаете ли, было удивительно… целый склад табличек, свитков, рукописей – книг и стихов, созданных культурами, о которых, насколько мне известно, мир ничего не знает. Книги, затерянные во времени. Конечно, она запретила мне открывать другим то, что я в них обнаружил, или подробно рассказывать о нашей встрече. Она сказала,
Комментарии (0)
Скачать Java книгу»Ужасы и Мистика
В библиотеку