А.Бушков-Охота на пиранью.кн-5
угостил противника точным пинком, выжить после такого будет небывалой удачей…
Освещённый холл – тёмный паркет ёлочкой, картины на стенах – пуст.
Нелепые в ярком свете, в этом сонном вестибюле, они вмиг преодолели холл, Мазур показал пальцем вправо, и Голем кинулся туда, распахнул дверь – пусто, каминная, виден краешек бильярдного стола… Спальня. Тоже пустая…
Мазур поднял палец. Сверху простучали торопливые шаги, на верхней ступеньке лестницы появился растрёпанный верзила в незастёгнутой рубашке, с пистолетом. Большой палец Мазура опустился книзу – и стрела чёрной смазанной тенью чиркнула снизу вверх, угодив охраннику в горло, в ямку под кадыком.
Мазур взлетел по лестнице, подхватил его, намертво зажав на всякий случай руку с пистолетом, опустил на ковёр, чтобы не наделал шуму, падая.
Обернулся. Голем сделал знак, означавший, что он осмотрел все комнаты внизу и никого там не застал. Жестом Мазур велел ему погасить люстру и встать на часах у входной двери. Сам, вынув нож, направился влево. Кабинет, никого, спальня, похоже, тут и почивал третий цербер… Все. Другое крыло.
Посёлок спит, даже если кто-то и заметил отблески ярчайшей вспышки, любопытствовать не станет – здесь как-то не принято интересоваться делами соседей и вызывать, чуть что, милицию – сверкнуло и сверкнуло, мало ли что…
Может, атомную бомбу испытывают, перед тем, как загнать по дешёвке в Пакистан, а может, такой фейерверк. Время есть.
Спрятал нож, вынул пистолет. Пару секунд постоял у двери в спальню.
Распахнул её пинком, влетел, сразу ушёл в сторону. В углу, на кровати, послышалось сонное шевеление. Шторы задёрнуты плотно, свет снаружи не проникает, свободно могли проспать вспышку…
Сориентировавшись в кромешной тьме, он в несколько секунд отыскал выключатель, ощупал, нажал. Вспыхнула хрустальная люстра. Первой от подушки оторвалась растрёпанная золотоволосая головка. Она, узрев столь необычное зрелище, уже готова была завизжать что есть мочи – но Мазур уже стоял над постелью, перекинув пистолет в левую руку, вырубил златовласку точным ударом и рванул на себя сонно разлеплявшего ресницы Прохора, поднял, в приливе бешенства швырнул так, что тот отлетел метра на два, пропахав носом по полу.
И настала тишина. Настала минута, о которой Мазур так долго и яростно мечтал. Как это сплошь и рядом случается, он не ощутил ни особого триумфа, ни радости. Всезнающий доктор Лымарь говорил, что это именуется «депрессией достижения» – она же синдром Ротенберга-Альтова, если по-научному. Направив все силы на достижение цели, обнаруживаешь вдруг после успеха задуманного, что тебе и не весело ничуть… Сбылось. Ну и что?
Совершенно голый Прохор приподнялся на локтях. Из носа капала кровь, но в остальном он ничуть не изменился со времени их последней встречи. Отодвинув бесчувственную обнажённую красотку, Мазур присел на краешек постели, взял с ночного столика сигареты, спокойно выпустил дым. Где-то в глубинах души все же барахталось усталое торжество.
Прохор сидел на ковре, размазывая кровь ладонью. В глазах у него Мазур не увидел особого страха, и это злило.
– Вечер добрый, Прохор Петрович, – сказал он, стряхивая пепел под ноги. – Проходил вот мимо, решил в гости зайти, на огонёк, так сказать. Что это у вас под подушкой? Пистолетик? Надо же, и что характерно, импортный… ну, пусть себе лежит…
И собственный тон, и слова, словно позаимствованные из дешёвого боевика, прямо-таки переполняли душу отвращением – все было не то, пошлое, шутовское, обесценившее и победу, и расплату. Но он не мог найти должных слов, как ни пытался лихорадочно. То ли их не было вообще, то ли отшибло вдруг соображение. Он шёл сюда чертовски долго, ради этой минуты нарушив кучу божьих и человеческих заповедей, и, казалось, попал в серединку дурного сна.
Победа была не такая.
– А с кем имею честь? – спросил Прохор, не вставая. Голос у него слегка дрожал, конечно, но раздавленного червя Мазур перед собой не увидел.
Медленно стянул капюшон, отбросил за спину. Потянулся за второй сигаретой пальцы чуть подрагивали.
– Ах, во-от оно что… – протянул Прохор скорее удивлённо, чем испуганно. – Выбрались-таки, мой упрямый друг… То-то Ибрагим запропал куда-то, что для него совершенно не характерно, то-то из поезда носилочки странные тащили… – Он стряхнул кровь на ковёр, шмыгнул носом, голос стал чётче. – Это называется проиграть по крупной, а?
– Да, – сказал Мазур. – Похоже.
– Значит, ты посложнее, чем я думал?
– Значит, – сказал Мазур.
– Мои поздравления, – глаза у Прохора стали прежними, налитыми лёгоньким безумием, тёмной водицей. – Как себя чувствует ваша очаровательная супруга?
– Её убили, – глухо сказал Мазур.
– Ибрагим?
Мазур кивнул. Горло у него перехватило, слова не шли.
– Значит, Ибрагишка все рассчитал точно… почти. Ну, а в том, что лопухнулся, я так понимаю, не особенно и виноват… Кто же ты всё-таки такой?
– Какая разница?
– Ну, интересно же…
– Скоро узнаешь, – сказал Мазур вяло. – Там уже много народу скопилось, порасспросишь…
Все шло наперекос. Не было триумфа, хоть ты тресни. Голый человек на полу с испачканным кровью подбородком, тёмная водица безумия в шалых глазах, депрессия достижения. Финал. Самая короткая операция в жизни Мазура, самый удачный штурм, блицкриг. И мерзкое ощущение тупика.
– Да, может, я не туда попаду, – сказал Прохор словно бы даже с некоторой одухотворённостью. – Потешил бы уж любопытство?
– Ты, сука, чего-то недопонимаешь? – сквозь зубы спросил Мазур. – Не осознал ещё?
– А что тут непонятного? Убивать будешь. Здесь, или где? Можно, я штаны надену? Стремовато как-то с голым задом сидеть, кто тебя знает, вдруг у тебя гомосексуальные тенденции…
Мазур бросил ему штаны, предварительно убедившись, что все карманы пусты, швырнул следом рубашку – всё равно пришлось бы одевать, не тащить же голого по лесу, и без того сюрреализм высшей пробы получается…
Включил рацию, поправив на голове тоненький обруч, спросил негромко:
– Что там?
– Тишина, – ответил Голем. – На соседней усадьбе окошко загорелось, сейчас опять погасло. Я их внутрь затащил, один ещё шевелится. Зачистить?
– Как хочешь. Машину подгони. Конец.
– Понял, конец.
Болевая точка, вертелось у него в голове. У каждого есть болевая точка, но тут вам не рукопашная с чётко нарисованными пособиями, искать придётся самому…
Прохор без лишней суетливости натянул одежду, сел в ближайшее кресло – лицо по-прежнему отрешённое, временами губы кривит непонятная усмешка.
Попросил:
– Сигаретку брось.
Вместо этого Мазур приставил глушитель к затылку все ещё лежавшей без чувств блондинки.
– Не ломай мои игрушки, – поморщился Прохор.
Пистолет чуть дёрнулся, издав треск, словно сломалась сухая ветка. В душе у Мазура ровным счётом ничего не произошло. Потянуло вязким запашком пороховой гари, а Прохор сидел все так же небрежно, даже закинув ногу на ногу, – и где-то в глубине сознания, Мазур чувствовал, что стала подниматься липкая слабость, способная вскорости захлестнуть…
– Да мать твою! – заорал он, вскакивая. – Тебе что, сучий потрох, её и не жалко ничегошеньки?
– Мне и себя-то не жалко, – сказал
Освещённый холл – тёмный паркет ёлочкой, картины на стенах – пуст.
Нелепые в ярком свете, в этом сонном вестибюле, они вмиг преодолели холл, Мазур показал пальцем вправо, и Голем кинулся туда, распахнул дверь – пусто, каминная, виден краешек бильярдного стола… Спальня. Тоже пустая…
Мазур поднял палец. Сверху простучали торопливые шаги, на верхней ступеньке лестницы появился растрёпанный верзила в незастёгнутой рубашке, с пистолетом. Большой палец Мазура опустился книзу – и стрела чёрной смазанной тенью чиркнула снизу вверх, угодив охраннику в горло, в ямку под кадыком.
Мазур взлетел по лестнице, подхватил его, намертво зажав на всякий случай руку с пистолетом, опустил на ковёр, чтобы не наделал шуму, падая.
Обернулся. Голем сделал знак, означавший, что он осмотрел все комнаты внизу и никого там не застал. Жестом Мазур велел ему погасить люстру и встать на часах у входной двери. Сам, вынув нож, направился влево. Кабинет, никого, спальня, похоже, тут и почивал третий цербер… Все. Другое крыло.
Посёлок спит, даже если кто-то и заметил отблески ярчайшей вспышки, любопытствовать не станет – здесь как-то не принято интересоваться делами соседей и вызывать, чуть что, милицию – сверкнуло и сверкнуло, мало ли что…
Может, атомную бомбу испытывают, перед тем, как загнать по дешёвке в Пакистан, а может, такой фейерверк. Время есть.
Спрятал нож, вынул пистолет. Пару секунд постоял у двери в спальню.
Распахнул её пинком, влетел, сразу ушёл в сторону. В углу, на кровати, послышалось сонное шевеление. Шторы задёрнуты плотно, свет снаружи не проникает, свободно могли проспать вспышку…
Сориентировавшись в кромешной тьме, он в несколько секунд отыскал выключатель, ощупал, нажал. Вспыхнула хрустальная люстра. Первой от подушки оторвалась растрёпанная золотоволосая головка. Она, узрев столь необычное зрелище, уже готова была завизжать что есть мочи – но Мазур уже стоял над постелью, перекинув пистолет в левую руку, вырубил златовласку точным ударом и рванул на себя сонно разлеплявшего ресницы Прохора, поднял, в приливе бешенства швырнул так, что тот отлетел метра на два, пропахав носом по полу.
И настала тишина. Настала минута, о которой Мазур так долго и яростно мечтал. Как это сплошь и рядом случается, он не ощутил ни особого триумфа, ни радости. Всезнающий доктор Лымарь говорил, что это именуется «депрессией достижения» – она же синдром Ротенберга-Альтова, если по-научному. Направив все силы на достижение цели, обнаруживаешь вдруг после успеха задуманного, что тебе и не весело ничуть… Сбылось. Ну и что?
Совершенно голый Прохор приподнялся на локтях. Из носа капала кровь, но в остальном он ничуть не изменился со времени их последней встречи. Отодвинув бесчувственную обнажённую красотку, Мазур присел на краешек постели, взял с ночного столика сигареты, спокойно выпустил дым. Где-то в глубинах души все же барахталось усталое торжество.
Прохор сидел на ковре, размазывая кровь ладонью. В глазах у него Мазур не увидел особого страха, и это злило.
– Вечер добрый, Прохор Петрович, – сказал он, стряхивая пепел под ноги. – Проходил вот мимо, решил в гости зайти, на огонёк, так сказать. Что это у вас под подушкой? Пистолетик? Надо же, и что характерно, импортный… ну, пусть себе лежит…
И собственный тон, и слова, словно позаимствованные из дешёвого боевика, прямо-таки переполняли душу отвращением – все было не то, пошлое, шутовское, обесценившее и победу, и расплату. Но он не мог найти должных слов, как ни пытался лихорадочно. То ли их не было вообще, то ли отшибло вдруг соображение. Он шёл сюда чертовски долго, ради этой минуты нарушив кучу божьих и человеческих заповедей, и, казалось, попал в серединку дурного сна.
Победа была не такая.
– А с кем имею честь? – спросил Прохор, не вставая. Голос у него слегка дрожал, конечно, но раздавленного червя Мазур перед собой не увидел.
Медленно стянул капюшон, отбросил за спину. Потянулся за второй сигаретой пальцы чуть подрагивали.
– Ах, во-от оно что… – протянул Прохор скорее удивлённо, чем испуганно. – Выбрались-таки, мой упрямый друг… То-то Ибрагим запропал куда-то, что для него совершенно не характерно, то-то из поезда носилочки странные тащили… – Он стряхнул кровь на ковёр, шмыгнул носом, голос стал чётче. – Это называется проиграть по крупной, а?
– Да, – сказал Мазур. – Похоже.
– Значит, ты посложнее, чем я думал?
– Значит, – сказал Мазур.
– Мои поздравления, – глаза у Прохора стали прежними, налитыми лёгоньким безумием, тёмной водицей. – Как себя чувствует ваша очаровательная супруга?
– Её убили, – глухо сказал Мазур.
– Ибрагим?
Мазур кивнул. Горло у него перехватило, слова не шли.
– Значит, Ибрагишка все рассчитал точно… почти. Ну, а в том, что лопухнулся, я так понимаю, не особенно и виноват… Кто же ты всё-таки такой?
– Какая разница?
– Ну, интересно же…
– Скоро узнаешь, – сказал Мазур вяло. – Там уже много народу скопилось, порасспросишь…
Все шло наперекос. Не было триумфа, хоть ты тресни. Голый человек на полу с испачканным кровью подбородком, тёмная водица безумия в шалых глазах, депрессия достижения. Финал. Самая короткая операция в жизни Мазура, самый удачный штурм, блицкриг. И мерзкое ощущение тупика.
– Да, может, я не туда попаду, – сказал Прохор словно бы даже с некоторой одухотворённостью. – Потешил бы уж любопытство?
– Ты, сука, чего-то недопонимаешь? – сквозь зубы спросил Мазур. – Не осознал ещё?
– А что тут непонятного? Убивать будешь. Здесь, или где? Можно, я штаны надену? Стремовато как-то с голым задом сидеть, кто тебя знает, вдруг у тебя гомосексуальные тенденции…
Мазур бросил ему штаны, предварительно убедившись, что все карманы пусты, швырнул следом рубашку – всё равно пришлось бы одевать, не тащить же голого по лесу, и без того сюрреализм высшей пробы получается…
Включил рацию, поправив на голове тоненький обруч, спросил негромко:
– Что там?
– Тишина, – ответил Голем. – На соседней усадьбе окошко загорелось, сейчас опять погасло. Я их внутрь затащил, один ещё шевелится. Зачистить?
– Как хочешь. Машину подгони. Конец.
– Понял, конец.
Болевая точка, вертелось у него в голове. У каждого есть болевая точка, но тут вам не рукопашная с чётко нарисованными пособиями, искать придётся самому…
Прохор без лишней суетливости натянул одежду, сел в ближайшее кресло – лицо по-прежнему отрешённое, временами губы кривит непонятная усмешка.
Попросил:
– Сигаретку брось.
Вместо этого Мазур приставил глушитель к затылку все ещё лежавшей без чувств блондинки.
– Не ломай мои игрушки, – поморщился Прохор.
Пистолет чуть дёрнулся, издав треск, словно сломалась сухая ветка. В душе у Мазура ровным счётом ничего не произошло. Потянуло вязким запашком пороховой гари, а Прохор сидел все так же небрежно, даже закинув ногу на ногу, – и где-то в глубине сознания, Мазур чувствовал, что стала подниматься липкая слабость, способная вскорости захлестнуть…
– Да мать твою! – заорал он, вскакивая. – Тебе что, сучий потрох, её и не жалко ничегошеньки?
– Мне и себя-то не жалко, – сказал
Комментарии (0)
Скачать Java книгу»Боевики
»Детективы и боевики
В библиотеку