Д.Донцова.Серия-Даша Васильева.кн-12
случай, когда расстреляли 14-летнего подростка…
– Да ну? – ужаснулась я. – Ребенка? Дегтярев кивнул.
– В 1964 году был казнен Аркадий Нейланд, четырнадцатилетний подросток, за убийство женщины и ребенка, совершенное с особой жестокостью. В Уголовном кодексе тех лет возрастной ценз приговоренных к смертной казни был обойден молчанием. Кстати, и формулировки “высшая мера”, “смертная казнь” встречались только в газетах. На языке юристов это звучало как “высшая мера социальной защиты”, что, конечно же, не меняло сути дела. Однако теперь времена другие, и что грозит Нике, я не знаю.
Воцарилось молчание. Потом я робко спросила:
– И где Каюров?
– Он на свободе, кстати, очень благодарил меня за хорошо проведенное расследование.
– Ты можешь привести его завтра к нам?
– Зачем? Я помялась.
– Пусть снимет проклятие… Александр Михайлович начал расплываться в улыбке, но потом, поглядев на мое лицо, сказал:
– Ладно, так и быть.
ЭПИЛОГ
Забегая вперед, скажу, что Чванов боролся за дочь до конца. Употребив все свое влияние, использовав все связи и деньги, он добился того, что Нику признали душевнобольной и отправили не на зону, а в спецбольницу. Михаил Каюров оформил опеку над Леной и получил в свое распоряжение все деньги. Рифат Ибрагимов ждет суда в “Матросской тишине”. Раисе Андреевне Кабановой не стали сообщать правду, просто Сергей соврал матери, что тело наконец-то доставлено в Москву, и бывшая учительница смогла поплакать на могиле. Галя и Леша Верещагины вновь обросли клиентами. Галка пыталась отдать мне Каролину, но я воспротивилась, и кобыла осталась дома. Иногда я приезжаю в Зыбкино и приношу ей бородинский хлеб с солью. Чванов по-прежнему держит там своих лошадей, но я больше никогда не встречалась с Андреем Владимировичем, по большому счету мне его ужасно жаль, равно как и всех его несчастных жен. У сказочки про Синюю Бороду оказался, как и положено, печальный конец.
Но в тот день, когда Александр Михайлович привез к нам в Ложкино Каюрова, я еще не знала ни о судьбе Ники, ни о том, как сложится жизнь остальных участников этой истории.
– Да я просто так ляпнул “проклинаю”, – оправдывался Михаил, – ей-богу, поверь, совершенно не умею колдовать!
– Теперь так же просто скажи “снимаю проклятие”, – велела я.
– Ладно, – согласился Миша, – если тебе от этого станет спокойней! Значит, так: я, Михаил Каюров, снимаю проклятие с Дарьи Васильевой, ее друзей и родственников.
В ту же секунду зазвонил телефон.
– Дашка, – вопила Зайка, – прикинь, меня только что вернули в эфир. Любовница спонсора полностью провалилась! Врубай телик в 18.00 и любуйся на меня!
Я уставилась на аппарат. Однако какое мгновенное действие!
Минут через десять, когда все сели пить чай, ворвался Тузик с радостным криком:
– Все, конец!
– Что такое? – испугался Дегтярев, наблюдая, как гость носится по столовой.
– Конец, – ликовал Тузик. Он схватил Михаила за руку.
– Так, мыло “Фа”, гадкое и отвратительное, одеколон “Мияки”, гель для душа “Сейфгардт”. Вы ведь этим пользуетесь?
– Да, – ошарашенно пробормотал Каюров.
– О-о-о, – вопил Тузик, – мой нос стал еще лучше, чем был. Хучик, Снап, Банди, Черри, Жюли, идите сюда, мои детки, я буду вас нюхать.
Легким танцующим шагом, прихватив с блюда несколько кусков сыра, он выбежал в холл. Собаки, поняв, что сейчас начнется раздача обожаемого ими “Эдама”, бросились гуртом за ним.
– Он ненормальный? – спросил Каюров.
– Есть немного, – ответил полковник.
Мы занялись печеной картошкой. Ирка притащила потом блюдо с пирогами. Меняя тарелки, домработница бормотала:
– Вот бред так бред.
– Ты чем-то недовольна? – поинтересовалась я.
– Бред, – воскликнула Ирка, – Катерина только что случайно включила старую СВЧ-печь, ну никак руки не доходили доходягу выбросить, а та работает как новая, словно и не горела никогда.
Я встала из-за стола. Надо сходить в гараж и посмотреть, не отрос ли у “Форда” новый капот? Со всеми перипетиями мне все недосуг было заняться починкой инвалида.
– Мусечка, – донесся со двора абсолютно счастливый вопль, – Мусечка, бегите все сюда скорей!
Самое удивительное, что эти слова кричала не Маша. Девочка преспокойно ела кусок торта. Голос принадлежал Кеше, а тот никогда не зовет меня “мусечка”, предпочитая обращаться коротко и торжественно – “мать”.
Поняв, что происходит что-то необычайное, мы побежали во двор. Собаки галопировали впереди. Хучик присел прямо посередине дорожки и мигом наложил кучку. Но его сегодня даже не стали ругать. От большой машины бежал Аркашка. Перешагнув через безобразие, которое устроил мопс, сын спросил:
– Видите?
– Да, – хором сказали мы с Маней, – твой джип!
– А какой? – ликовал Кеша. Я присмотрелась и ахнула.
– “Линкольн-Навигатор”!
– Нашелся, – радовался Аркадий, – в целости и сохранности, нет, такого не бывает! Я схватила Каюрова за рукав.
– Миша, вы экстрасенс! Все ваши слова мигом сбываются.
Каюров рассмеялся.
– Раньше не замечал. Ну что ж, пусть у вас теперь все будет отлично, и пусть у тех, кто когда-нибудь желал вам зла, сломаются ноги!
– Да у нас нет врагов, – влезла Маня, – одни друзья.
– Хороший джип. – продолжал Михаил, обращаясь к Кеше, – можно заглянуть внутрь?
– Пожалуйста, – разрешил сын и протянул ключи, – если хотите, сделайте круг по поселку.
– Вот все сомневаюсь, не купить ли такой, – говорил Михаил, шагая по дорожке.
Внезапно я ощутила легкую дрожь и неизвестно почему крикнула:
– Миша, стой.
Каюров повернул голову на возглас, машинально шагнул вперед, наступил правой ногой в
"визитную карточку” Хучика и рухнул на дорожку, издав дикий крик. Лицо его посерело, на лбу выступили капли пота. Все кинулись к несчастному.
– Не трогайте меня, – прохрипел Михаил, – я, кажется, сломал ногу!
Поднялась суета. Кеша вызывал “Скорую”, Тузик безостановочно заламывал руки и стонал:
– Ужас, ужас, это так же страшно, как и насморк.
Севка обмахивал упавшего газетой, Ирка отгоняла волнующихся собак, Александр Михайлович помчался за коньяком…
– Мусечка, – зашептала Маня, – нас в Ветеринарной академии учат, что больное животное надо приободрить. Скажи Мише что-нибудь приятное.
– Э-э-э, – протянула я, – ну во всем плохом есть свое хорошее.
– Да нет, Мусечка, что-нибудь радостное, приятное, – бубнила Маня.
– Что же хорошего ты увидела в этой ситуации, – поинтересовался синий от боли Каюров.
Я перевела глаза на его испачканный башмак и радостно сообщила:
– Наступить в собачье дерьмо к большим деньгам, есть такая замечательная примета.
– Да ну? – ужаснулась я. – Ребенка? Дегтярев кивнул.
– В 1964 году был казнен Аркадий Нейланд, четырнадцатилетний подросток, за убийство женщины и ребенка, совершенное с особой жестокостью. В Уголовном кодексе тех лет возрастной ценз приговоренных к смертной казни был обойден молчанием. Кстати, и формулировки “высшая мера”, “смертная казнь” встречались только в газетах. На языке юристов это звучало как “высшая мера социальной защиты”, что, конечно же, не меняло сути дела. Однако теперь времена другие, и что грозит Нике, я не знаю.
Воцарилось молчание. Потом я робко спросила:
– И где Каюров?
– Он на свободе, кстати, очень благодарил меня за хорошо проведенное расследование.
– Ты можешь привести его завтра к нам?
– Зачем? Я помялась.
– Пусть снимет проклятие… Александр Михайлович начал расплываться в улыбке, но потом, поглядев на мое лицо, сказал:
– Ладно, так и быть.
ЭПИЛОГ
Забегая вперед, скажу, что Чванов боролся за дочь до конца. Употребив все свое влияние, использовав все связи и деньги, он добился того, что Нику признали душевнобольной и отправили не на зону, а в спецбольницу. Михаил Каюров оформил опеку над Леной и получил в свое распоряжение все деньги. Рифат Ибрагимов ждет суда в “Матросской тишине”. Раисе Андреевне Кабановой не стали сообщать правду, просто Сергей соврал матери, что тело наконец-то доставлено в Москву, и бывшая учительница смогла поплакать на могиле. Галя и Леша Верещагины вновь обросли клиентами. Галка пыталась отдать мне Каролину, но я воспротивилась, и кобыла осталась дома. Иногда я приезжаю в Зыбкино и приношу ей бородинский хлеб с солью. Чванов по-прежнему держит там своих лошадей, но я больше никогда не встречалась с Андреем Владимировичем, по большому счету мне его ужасно жаль, равно как и всех его несчастных жен. У сказочки про Синюю Бороду оказался, как и положено, печальный конец.
Но в тот день, когда Александр Михайлович привез к нам в Ложкино Каюрова, я еще не знала ни о судьбе Ники, ни о том, как сложится жизнь остальных участников этой истории.
– Да я просто так ляпнул “проклинаю”, – оправдывался Михаил, – ей-богу, поверь, совершенно не умею колдовать!
– Теперь так же просто скажи “снимаю проклятие”, – велела я.
– Ладно, – согласился Миша, – если тебе от этого станет спокойней! Значит, так: я, Михаил Каюров, снимаю проклятие с Дарьи Васильевой, ее друзей и родственников.
В ту же секунду зазвонил телефон.
– Дашка, – вопила Зайка, – прикинь, меня только что вернули в эфир. Любовница спонсора полностью провалилась! Врубай телик в 18.00 и любуйся на меня!
Я уставилась на аппарат. Однако какое мгновенное действие!
Минут через десять, когда все сели пить чай, ворвался Тузик с радостным криком:
– Все, конец!
– Что такое? – испугался Дегтярев, наблюдая, как гость носится по столовой.
– Конец, – ликовал Тузик. Он схватил Михаила за руку.
– Так, мыло “Фа”, гадкое и отвратительное, одеколон “Мияки”, гель для душа “Сейфгардт”. Вы ведь этим пользуетесь?
– Да, – ошарашенно пробормотал Каюров.
– О-о-о, – вопил Тузик, – мой нос стал еще лучше, чем был. Хучик, Снап, Банди, Черри, Жюли, идите сюда, мои детки, я буду вас нюхать.
Легким танцующим шагом, прихватив с блюда несколько кусков сыра, он выбежал в холл. Собаки, поняв, что сейчас начнется раздача обожаемого ими “Эдама”, бросились гуртом за ним.
– Он ненормальный? – спросил Каюров.
– Есть немного, – ответил полковник.
Мы занялись печеной картошкой. Ирка притащила потом блюдо с пирогами. Меняя тарелки, домработница бормотала:
– Вот бред так бред.
– Ты чем-то недовольна? – поинтересовалась я.
– Бред, – воскликнула Ирка, – Катерина только что случайно включила старую СВЧ-печь, ну никак руки не доходили доходягу выбросить, а та работает как новая, словно и не горела никогда.
Я встала из-за стола. Надо сходить в гараж и посмотреть, не отрос ли у “Форда” новый капот? Со всеми перипетиями мне все недосуг было заняться починкой инвалида.
– Мусечка, – донесся со двора абсолютно счастливый вопль, – Мусечка, бегите все сюда скорей!
Самое удивительное, что эти слова кричала не Маша. Девочка преспокойно ела кусок торта. Голос принадлежал Кеше, а тот никогда не зовет меня “мусечка”, предпочитая обращаться коротко и торжественно – “мать”.
Поняв, что происходит что-то необычайное, мы побежали во двор. Собаки галопировали впереди. Хучик присел прямо посередине дорожки и мигом наложил кучку. Но его сегодня даже не стали ругать. От большой машины бежал Аркашка. Перешагнув через безобразие, которое устроил мопс, сын спросил:
– Видите?
– Да, – хором сказали мы с Маней, – твой джип!
– А какой? – ликовал Кеша. Я присмотрелась и ахнула.
– “Линкольн-Навигатор”!
– Нашелся, – радовался Аркадий, – в целости и сохранности, нет, такого не бывает! Я схватила Каюрова за рукав.
– Миша, вы экстрасенс! Все ваши слова мигом сбываются.
Каюров рассмеялся.
– Раньше не замечал. Ну что ж, пусть у вас теперь все будет отлично, и пусть у тех, кто когда-нибудь желал вам зла, сломаются ноги!
– Да у нас нет врагов, – влезла Маня, – одни друзья.
– Хороший джип. – продолжал Михаил, обращаясь к Кеше, – можно заглянуть внутрь?
– Пожалуйста, – разрешил сын и протянул ключи, – если хотите, сделайте круг по поселку.
– Вот все сомневаюсь, не купить ли такой, – говорил Михаил, шагая по дорожке.
Внезапно я ощутила легкую дрожь и неизвестно почему крикнула:
– Миша, стой.
Каюров повернул голову на возглас, машинально шагнул вперед, наступил правой ногой в
"визитную карточку” Хучика и рухнул на дорожку, издав дикий крик. Лицо его посерело, на лбу выступили капли пота. Все кинулись к несчастному.
– Не трогайте меня, – прохрипел Михаил, – я, кажется, сломал ногу!
Поднялась суета. Кеша вызывал “Скорую”, Тузик безостановочно заламывал руки и стонал:
– Ужас, ужас, это так же страшно, как и насморк.
Севка обмахивал упавшего газетой, Ирка отгоняла волнующихся собак, Александр Михайлович помчался за коньяком…
– Мусечка, – зашептала Маня, – нас в Ветеринарной академии учат, что больное животное надо приободрить. Скажи Мише что-нибудь приятное.
– Э-э-э, – протянула я, – ну во всем плохом есть свое хорошее.
– Да нет, Мусечка, что-нибудь радостное, приятное, – бубнила Маня.
– Что же хорошего ты увидела в этой ситуации, – поинтересовался синий от боли Каюров.
Я перевела глаза на его испачканный башмак и радостно сообщила:
– Наступить в собачье дерьмо к большим деньгам, есть такая замечательная примета.
Комментарии (0)
Скачать Java книгу»Иронические детективы
»Детективы и боевики
В библиотеку